Направленность проекта «история повседневности» была и остается двойственной: он связан, с одной стороны, с исторической политикой, а с другой стороны, с критикой теорий, концептов и методов. Под исторической политикой, во-первых, понимается внедрение определенных точек зрения и вопросов, концептов и интерпретативных моделей и, во-вторых, привлечение общественного интереса и институционализация в области научных исследований.
Одним из намерений или, по крайней мере, одним из неизбежных последствий занятий историей повседневности было преодоление игнорирования историками-профессионалами взглядов неспециалистов. История повседневности, с ее акцентом на «историю снизу», направлена против аксиомы о «великих людях» [как главных действующих лицах истории и объектах ее изучения]; в такой же степени она критична по отношению к тезису об анонимных структурах, якобы предопределявших ход истории.
С этим связана тенденция, которую поддерживают далеко не все сторонники истории повседневности, но которая получает все большее значение в долгосрочной исследовательской перспективе, а именно: осознание того факта, что и о собственном, и о чужом прошлом разные рассказчики расскажут не одну, а множество историй; причем у каждого она будет своя, и все они имеют право на существование.
Тем самым прошлое становится истолкованной историей не только в результате его интерпретации профессиональными исследователями; скорее, можно сказать, что эти интерпретации есть выражение оспариваемых (или воспринятых) обществом усилий по производству истории, т. е. выражение тех интерпретаций и самоинтерпретаций, которые существуют в обществе.
Одним из намерений или, по крайней мере, одним из неизбежных последствий занятий историей повседневности было преодоление игнорирования историками-профессионалами взглядов неспециалистов. История повседневности, с ее акцентом на «историю снизу», направлена против аксиомы о «великих людях» [как главных действующих лицах истории и объектах ее изучения]; в такой же степени она критична по отношению к тезису об анонимных структурах, якобы предопределявших ход истории.
С этим связана тенденция, которую поддерживают далеко не все сторонники истории повседневности, но которая получает все большее значение в долгосрочной исследовательской перспективе, а именно: осознание того факта, что и о собственном, и о чужом прошлом разные рассказчики расскажут не одну, а множество историй; причем у каждого она будет своя, и все они имеют право на существование.
Тем самым прошлое становится истолкованной историей не только в результате его интерпретации профессиональными исследователями; скорее, можно сказать, что эти интерпретации есть выражение оспариваемых (или воспринятых) обществом усилий по производству истории, т. е. выражение тех интерпретаций и самоинтерпретаций, которые существуют в обществе.
Keine Kommentare:
Kommentar veröffentlichen