XX век характеризуется распространением в России сдельной формы оплаты труда, начавшимся с отраслей обрабатывающей промышленности. Причем работа давалась не отдельному рабочему, а целой бригаде. Бригада, как правило в лице мастера или бригадира, заботилась о справедливом распределении заработка для поддержания тесных связей в коллективе.
Заработок одного зависел от заработка других, а также от того, насколько хорошо бригада в целом справилась с производственным заданием. «Новичков», которые в большинстве приходили из деревни и не знали негласных заводских «правил коллективного выживания», следовало срочно приучать к общему темпу (т.к., не имея навыков индустриального труда, не все справлялись с нормами выработки, что сказывалось и на заработке всей бригады) либо, наоборот, «удерживать в узде», т. е. не позволять существенно превышать негласно согласованный ритм, во избежание пересмотра норм выработки и, соответственно, увеличения напряженности труда.
Вышесказанное было характерно как для Германии (о чем свидетельствуют публикуемые работы А. Людтке), так и для советского производства. Любопытно, что и здесь, и там негласная верхняя граница превышения норм выработки (совершенно автономно, путем проб и ошибок) была определена рабочими примерно в 120—130 %. Такая интенсивность труда позволяла получать премии за перевыполнение нормы, но не давала администрации достаточно оснований для кардинального пересмотра норм выработки. В советских условиях, правда, государство постоянно предпринимало меры по «обузданию» «рабочей солидарности» и иных «вредных традиций», сдерживавших увеличение производительности труда. В том числе путем экономического и морального стимулирования соцсоревнования, ударничества и стахановского движения, движения за коммунистический труд и др. Но нередко и путем сочетания убеждения и административного нажима. Несмотря на то что этим темам в советский период было посвящено немало работ, в указанном ракурсе и контексте взаимоотношений администрации и работников (и наличия у них различных интересов) данный сюжет остается почти неизученным.
Заработок одного зависел от заработка других, а также от того, насколько хорошо бригада в целом справилась с производственным заданием. «Новичков», которые в большинстве приходили из деревни и не знали негласных заводских «правил коллективного выживания», следовало срочно приучать к общему темпу (т.к., не имея навыков индустриального труда, не все справлялись с нормами выработки, что сказывалось и на заработке всей бригады) либо, наоборот, «удерживать в узде», т. е. не позволять существенно превышать негласно согласованный ритм, во избежание пересмотра норм выработки и, соответственно, увеличения напряженности труда.
Вышесказанное было характерно как для Германии (о чем свидетельствуют публикуемые работы А. Людтке), так и для советского производства. Любопытно, что и здесь, и там негласная верхняя граница превышения норм выработки (совершенно автономно, путем проб и ошибок) была определена рабочими примерно в 120—130 %. Такая интенсивность труда позволяла получать премии за перевыполнение нормы, но не давала администрации достаточно оснований для кардинального пересмотра норм выработки. В советских условиях, правда, государство постоянно предпринимало меры по «обузданию» «рабочей солидарности» и иных «вредных традиций», сдерживавших увеличение производительности труда. В том числе путем экономического и морального стимулирования соцсоревнования, ударничества и стахановского движения, движения за коммунистический труд и др. Но нередко и путем сочетания убеждения и административного нажима. Несмотря на то что этим темам в советский период было посвящено немало работ, в указанном ракурсе и контексте взаимоотношений администрации и работников (и наличия у них различных интересов) данный сюжет остается почти неизученным.
Keine Kommentare:
Kommentar veröffentlichen