Соответствующим образом — с разбивкой на «основные» и «дополнительные» — ранжировались и интерпретировались источники. Во главу угла ставились «материалы власти» (общесоюзное законодательство, документы руководящих органов государства и КПСС, материалы планирования, делопроизводство госучреждений), а вот созданные человеком документы «личного происхождения», наиболее тесно связанные с проблематикой повседневности, трактовались как субъективные, что якобы ставило под сомнение их достоверность и нивелировало информационную ценность.
Все это привело к тому, что к концу советской эпохи проблематика «истории быта» оказалась в числе «белых пятен» истории. Однако начиная со времени «перестройки» и особенно в 1990-е гг. маятник качнулся в другую сторону: на фоне подогреваемого средствами массовой информации общественного интереса к тайнам коммунистического режима, к криминальным расследованиям, скандалам и личной жизни исторических персонажей информационные лакуны стали стремительно заполняться.
Возник спрос на «оперативно- облегченный вариант» истории, двигателем коммерческого успеха которой стала реклама. Подобно тому, как в то время в России все парикмахерские срочно становились «салонами», а магазины — «супермаркетами», показавшаяся более привлекательной и «модной» вывеска «история повседневности» довольно быстро сменила доморощенную «историю быта» не только в заголовках популярных работ, но и в названиях научных проектов и диссертаций.
Однако истинный смысл Alltagsgeschichte как исследовательской программы, идущей значительно дальше изучения бытовых подробностей жизни, оказался, судя по всему, не до конца уясненным. Даже упомянутый выше Ю. А. Поляков, многое сделавший в последние годы для развития данной проблематики в системе РАН, по-видимому, не склонен признавать «историю повседневности» новой исследовательской программой. По его словам, «речь идет не о новом направлении в исторической науке, а об отражении возросшего интереса к старой, но непрерывно обновляющейся проблематике» (истории быта, семьи, частной жизни и пр.) .
Все это привело к тому, что к концу советской эпохи проблематика «истории быта» оказалась в числе «белых пятен» истории. Однако начиная со времени «перестройки» и особенно в 1990-е гг. маятник качнулся в другую сторону: на фоне подогреваемого средствами массовой информации общественного интереса к тайнам коммунистического режима, к криминальным расследованиям, скандалам и личной жизни исторических персонажей информационные лакуны стали стремительно заполняться.
Возник спрос на «оперативно- облегченный вариант» истории, двигателем коммерческого успеха которой стала реклама. Подобно тому, как в то время в России все парикмахерские срочно становились «салонами», а магазины — «супермаркетами», показавшаяся более привлекательной и «модной» вывеска «история повседневности» довольно быстро сменила доморощенную «историю быта» не только в заголовках популярных работ, но и в названиях научных проектов и диссертаций.
Однако истинный смысл Alltagsgeschichte как исследовательской программы, идущей значительно дальше изучения бытовых подробностей жизни, оказался, судя по всему, не до конца уясненным. Даже упомянутый выше Ю. А. Поляков, многое сделавший в последние годы для развития данной проблематики в системе РАН, по-видимому, не склонен признавать «историю повседневности» новой исследовательской программой. По его словам, «речь идет не о новом направлении в исторической науке, а об отражении возросшего интереса к старой, но непрерывно обновляющейся проблематике» (истории быта, семьи, частной жизни и пр.) .
Keine Kommentare:
Kommentar veröffentlichen